Всевидящее око!
Время эпизода – 25-26 ноября 2008 года.
Место эпизода – Токио, улицы города, чердак неизвестного дома.
Участники эпизода – Каменаши Казуя, Аканиши Джин.
Предыстория эпизода – теперь они оба свободны и жаждут встречи.
Могут ли к эпизоду присоединиться – нет.
• Иллюстрация:

Место эпизода – Токио, улицы города, чердак неизвестного дома.
Участники эпизода – Каменаши Казуя, Аканиши Джин.
Предыстория эпизода – теперь они оба свободны и жаждут встречи.
Могут ли к эпизоду присоединиться – нет.
• Иллюстрация:

Пряча свою покупку в карман, он невольно улыбается своим воспоминаниям.
Нетерпение смешивается в нем с сомнением. Казуя быстро поднимается по лестнице, нерешительно и медленно открывая дверь на чердак. Там тихо и пусто, в тусклом сером свете летают потревоженные пылинки. Вокруг все тот же хлам, что и был здесь тогда, полжизни назад. Казуя проходит внутрь, осматриваясь и морщась от затхлого запаха старой мебели и ненужных никому досок. Даже спинка старого дивана, служившая им тогда пристанищем на том же месте, где они ее и оставили. Вот только Джина здесь нет. И это единственное, что здесь не так, как должно быть.
Казуя вздыхает, бросая сумку на пол, и садится на спинку от дивана. Он устал, очень сильно устал. Еще утром он мучился взаперти и не знал, сможет ли выбраться. И мотание по больницам не самое приятное занятие. А потом еще это дурацкое видение на перекрестке…. Вспоминая об этом, он достает из сумки альбом и карандаш и начинает рисовать. Но усталость все же берет над ним верх, карандаш выскальзывает из рук, катясь по полу, а глаза сами закрываются. Где-то в сознании еще мелькает мысль о том, что он не хочет засыпать тут один, без Джина, что он обязательно должен дождаться его. Но… мягкая пелена сна уносит и эти мысли.
В темное время суток напялить на себя черные очки может полный идиот, действительно слепой или… Аканиши Джин.
Но ему все-таки приходится их приподнять на лоб, чтобы глянуть по сторонам. Уже совсем стемнело, но вход в проулок он узнает сразу.
Но Джин медлит, не спешит туда.
Все опять меняется, но ему не привыкать. Дела, конечно, не конфетка, но и не смертельны. По крайней мере, с этим можно поспорить. Если бы его можно было напугать этим, он бы уже раз десять за всю свою сознательную жизнь умер от страха. Все, что было у него, опять придется бросить и начать все с начала. Однако, бегать вечно нельзя. Нужно найти то, что может защитить их от Китагавы. Что это будет: контрудар, отвлечение внимания или что-то еще, Джин еще не знает. Для этого нужно располагать большей информацией о Китагаве.
Их…
И острого чувства одиночества в нем тоже нет. Но… но… но есть что-то невнятное… неосторожно услышанная фраза, как сейчас, не вовремя всплывающая в подсознании.
Разделяющая «их» на «я» и «ты».
Джин неторопливо поднимает повыше воротник куртки, почти зарываясь в него, и сворачивает в проулок, направляясь к знакомому серому зданию.
Черт… Холодно…
Если постараться, по лестнице можно идти удивительно бесшумно, слыша только свое собственное дыхание и звуки внутриквартирной жизни, богатой на звон посуды, громкий смех… а вот здесь – даже слезы, а тут – громкая музыка, а здесь – детский плач...
Район-то не из элитных, и жильцы знают друг про друга иногда больше, чем про себя.
Джин не торопится, не летит, спотыкаясь, не шагает через ступеньку. Закрыв глаза, словно играя – как играл в детстве, он медленно поднимается вверх, стараясь угадать ступеньку под ногами.
Он останавливается на площадке перед чердаком. Дверь приоткрыта и Джин прислушивается к тому, что происходит внутри, но в ответ – лишь тишина, плотно затыкающая уши. Осторожно скользнув внутрь, чтобы не производить лишнего шума, он заходит, принося с собой свежий запах легкого ноябрьского холода с улицы.
Внутри темно, но глаза, постепенно привыкающие к темноте, различают знакомую фигуру, скорчившуюся в углу у стены. Что-то мелькает в глазах Джина и, прежде чем он успевает задуматься, ускоряет шаг, направляясь к стене. Но, практически подойдя вплотную, останавливается, заметив ровное дыхание, и опускается на корточки напротив, сдерживая желание прикоснуться к нему рукой, чтобы не разбудить.
Казу, я не знаю, что тебе пришлось сделать. Я думал, что это я защищаю тебя, пытаюсь сохранить...
Что только я могу это сделать.
Но в этот раз ты вытащил меня из передряги, сделав почти невозможное.
Ты выглядишь чертовски привлекательно когда спишь. Немного хрупко, словно чайная чашка из тонкого фарфора работы известного мастера. Немного томно, будто только притворяешься, а сам только и ждешь, и сейчас твои ресницы задрожат, вызывая у меня желание немедленно прилечь с тобой рядом. И в то же время отчаянно сильным, будто ты способен все разрушить… даже то, что тебе дорого.
Откуда у тебя силы удивить меня?
Мне это интересно. Мне интересно, почему мне так светло и спокойно с тобой.
И почему мне постоянно так хочется лишать спокойствия тебя.
Джин встает и отходит в сторону. Свет из чердачного окошка привлекает его внимание и он задирает голову вверх, доставая из полупустой пачки сигарету, и щелкает зажигалкой, прикуривая. Выпустив дым, он, заслышав шорох, быстро поворачивает голову в сторону Каме.
Вечерний полумрак не обманет его, Казуя сразу замечает фигуру под маленьким окошком слегка затуманенную сигаретным дымом. И звенящее чувство внутри тоже не может его обмануть. Ему не нужно присматриваться, чтобы понять, кто там стоит.
- Джин… Я заснул?.. Извини… - тихо шепчет Казуя, еще не совсем проснувшись и, чтобы развеять сонливость, ерошит волосы. – День выдался напряженным.
Пытаясь рассмотреть лицо Джина в темноте, Казуя слегка улыбается, все еще ощущая расслабленную негу и почти нереальность происходящего.
- Подаришь мне свою улыбку, которая так очаровала медсестру в больнице?.. – улыбаясь, вспоминая весь свой день, он продолжает. – Мне даже не понадобилось заглядывать в ее прошлое…
Но когда сон окончательно улетучивается, вместе с ним тускнеет и улыбка.
Что-то в фигуре под окном заставляет сердце его сжаться от тоски и щемящей грусти. Как бы он хотел развеять все сомнения… Но Казуя сам терзается сомнениями, сможет ли он это сделать?..
- Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, – вдруг серьезно говорит он, прерывая недолгое молчание.
Даже если мне самому будет неприятно говорить об этом – я расскажу тебе все без вранья и утайки, все, что ты захочешь, Джин. И ты уже сам решишь…. Потому что я решил уже давно. Потому что я не хочу, чтобы между нами что-то стояло. Потому что я….
Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.
Сигарета осыпается пеплом в дернувшейся руке, но на лице держится все тоже выражение.
Сохранить лицо, это так важно, не правда ли? Я не хочу слышать твоих оправданий, Казу. Ни за что в жизни.
Но вот, Джин словно обмякает, улыбка, о которой его просили, расцветает на его лице и он перебивает Каме:
- Меня всегда интересовали вопросы эволюции и естественного отбора, Казу. Не мог бы ты рассказать мне об этом и ликвидировать пробелы в моем школьном образовании?
И Джин искреннее смеется, разглядывая немного удивленное лицо Каме.
Так лучше, Казу, значительно лучше…
Докурив одну сигарету, Джин практически сразу же закуривает вторую:
- Наверно, лучше я тебе скажу кое-что, - говорит он, медленно направляясь в сторону Каме, не сводя с него взгляда. - Наши дела с тобой – большое… ну, в общем, не радостны. Судя по всему, мы видели много лишнего и покинули Китагаву с компанией неожиданно для них самих. Я раздобыл деньги и пристанище на первое время. Не знаю я еще, правда, как мы будем выбираться. Хотелось бы побольше узнать о Китагаве и Нишикидо… причем тут, кстати, Рё, Каме?
Он откидывается назад, облокачиваясь о стену, и улыбается.
- Боюсь, в твоем образовании слишком много пробелов. Один из них, например, что ты путаешь мое имя с именем некой черепахи.
Когда Джин подходит ближе и начинает говорить уже серьезно, Казуя перестает улыбаться и не поднимает взгляда от пола.
Ты вряд ли что-то видел, зато многое слышал, не так ли, Джин?..
Он вздыхает. Было бы здорово вычеркнуть эти дни из жизни, как будто их не было. Но здесь, сейчас, ему кажется, словно он начинает просыпаться от какой-то странной спячки и чувствовать себя живым… снова. И он благодарен Джину, за то что он ни о чем не спрашивает. Только проблемы эволюции его сейчас совсем не волнуют.
- Китагава держал тебя в закрытом загородном доме, там много таких, как мы. И я… тебя чуть не убил. Прости, – он по-прежнему не смотрит на Джина. – Тебе не стоило возвращаться в особняк. Зачем было так рисковать?!
Последнее он выпаливает уже поднимая, наконец обеспокоенный взгляд.
- А Нишикидо имеет для него какое-то значение, я не знаю, как именно он хочет его использовать. Будущее меняется слишком быстро.… Я уже не знаю, куда оно ведет.
Он снова откидывает голову, рассматривая грязный потолок.
«Наши дела» и «мы» так сладко звучат в голове, что Казуя не хочет расставаться с ними так быстро.
- Мы выкрутимся. Как-нибудь. Нас же двое, что-нибудь придумаем.
Может… Может, оно его просто так не интересует.
Ну? Что ты можешь сделать в таком случае, Аканиши?
- Ах, Казу, - усмехаясь, Джин закусывает губу, - если бы все было так просто.
Аканиши наклоняется, чтобы схватить Каменаши за руку и рывком поднять его с диванной спинки, добиваясь того, чтобы глаза Каме оказались на уровне его глаз.
Вся жизнь – большой покер, Аканиши-кун, и даже если тебе не идет карта – улыбайся, блефуя. Фортуна может одуматься.
И Джин улыбается. Так, как улыбался той девчонке в больнице, так как улыбался, разбивая о стену бутылку конька, так как будет улыбаться всегда, даже если…
- Все, что сделано – то сделано, оно не изменится оттого, что ты будешь сожалеть об этом или переигрывать в мозгах раз за разом. Не трать на это время. Есть вещи, которые просто нужно перешагнуть и быстро. Перестань думать, Каме, ты просто меня этим заражаешь, - Джин мотает головой из стороны в сторону, - Если мысли путаются в голове – это размывает ценные идеи, ты не услышишь самого важного… Не опускай глаз - смотри на меня… Времени нет, его не хватает никогда. Надо принимать решения и… воплощать их. И все, что бы мы не делали, нужно делать быстро, иначе нам будут все время наступать на пятки. Мне лично жалко моих.
Рука Джина скользит по шее Каме, и он, привлекая его к себе, шепчет ему на ухо, ероша носом его волосы и немного сдерживая себя, чтобы не попробовать тонкий фарфор его кожи на вкус:
- Хочешь, я покажу тебе как не думать?
Все, что говорит Джин, почти не задерживается в его сознании, рассеивается, как пыль на ветру, оседая только одной мыслью.
Перестань думать, Каме.
И он не хочет думать больше ни о чем. Только о том, что происходит здесь и сейчас. Нет ни прошлого, ни будущего – есть только настоящее, в котором Джин, его Джин, рядом и не собирается снова исчезать. Настоящее, в котором он не один и ему не нужно давать ответы на все вопросы, которые он задавал себе сам.
Здесь довольно прохладно, но Казуя не хочет уходить отсюда и не хочет развевать мимолетный момент их легкой близости. Слушать тихий голос Джина, который он так давно не слышал.
- Хочу...
Только и может прошептать Казуя едва слышно, чувствуя дыхание Джина в своих волосах и его легкое прикосновение.
- Пошли, - Джин, повернувшись к нему спиной, тащит его к выходу с чердака, пряча улыбку и оборачиваясь через плечо, только для того, чтобы наткнуться на озадаченный взгляд Каме.
И это восхитительное зрелище только добавляет ему куража.
Джин ногой толкает дверь и вот, уже через пару минут, они оказываются на пожарной лестнице.
- Туда, - показывает Джин пальцем вверх, крича, потому что здесь ветер сильнее и его резкие порывы крадут слова. Ветер просто набрасывается на них, свистя в ушах, вынуждая запахнуть куртки. Джин отпускает руку Каме и секунду вопросительно смотрит на него, но после того, как губы Каме упрямо сжимаются, Джин поворачивается и начинает подниматься первый.
По пожарной лестнице они попадают на крышу. Джин сразу же присматривает место возле трубы – тут и теплее и немного спасет от ветра – и направляется туда.
Кирпичи, и правда, теплые и он прижимается к ним, наблюдая, как Каме прислоняется к трубе рядом с ним. Темные силуэты домов, но по ним расплесканы огни: яркие, пульсирующие, бьющие по глазам, пританцовывающие, стремительно двигающиеся, подрагивающие, меркнущие и появляющиеся…
Они словно разговаривают друг с другом, да? Или хотят сказать что-то мне?
Джин поднимает руку, указывая вперед, на город:
- Смотри. Здесь и сейчас нас никто не достанет, потому что никто и подумать не может, что можно просто торчать на крыше в такой холод. Завтра все может измениться, быть не таким, стать непоправимым или, наоборот, может случиться удивительное чудо, может, придется убегать, или драться, но сегодня мы можем себе позволить просто стоять и смотреть, не считая минут. У нас есть время до завтра, Казу, небольшая маленькая передышка перед огромной дракой, но мы можем распоряжаться этим временем так, как хотим сами. Не трать его - смотри, здесь очень красиво. И все это сейчас твое.
Каме подается вперед, и Джин обнимает его за плечи, прижимаясь к нему, мурлыча ему в шею:
- Скажи честно, ты думаешь о чем-то кроме этого?
И Казуя тоже хочет сохранить эти драгоценные минуты навсегда, сделать их незабываемыми.
И все это сейчас твое.
- Лучше, пусть все это будет нашим, - улыбается он, глядя вдаль, на мигающий огонек, привлекший на мгновение его внимание. Он поддается слегка вперед, ловя объятия Джина, вдыхая свежий аромат его волос и кожи, слушая его тихое мурлыканье, щекочущее шею.
- Я думаю о том, как хорошо быть свободным, - тихо отвечает он Джину, и, отстраняясь, заглядывает в его глаза, прежде чем легко прикоснуться к губам, нежно целуя. – И быть с тобой…
Улыбаясь, проводя языком по теплой коже его шеи, по которой тут же бегут «мурашки» от холодного ветра, но губы Джина поднимаются дальше, обжигая дыханием кожу, шипя Каме в ухо:
- Казу, я, конечно, кретин, правда, не настолько, чтобы делать это здесь. Но все-таки лучше скажи мне, что этого нельзя, иначе я не перестану…
Однако в ответ не слышно ни слова, а рука Каме поднимается, чтобы зарыться в волосы Джина, развеваемые ветром.
И случайно задевает висок Аканиши, еще не отошедший от ушиба после прощальной выходки Уэды.
И Джин зажимает голову рукой, отшатываясь от Каме.
- Чертов Тацуя, - выдыхает он еле слышно, прибавляя еще пару слов из нелитературного японского.
Но на вопросительный взгляд Каме, он досадливо морщит нос, расплываясь в улыбке:
- Ничего… Стукнулся о… мелкую неприятность.
Закрыв глаза, Джин еле-еле, очень осторожно трет рукой висок, но когда он их открывает, то обращает внимание, что Каме просто трясет.
И он не хочет останавливать его, прижимаясь еще ближе и запуская руку в растрепанные ветром пряди.
Джин отшатывается, цедя сквозь зубы проклятия и прижимая руки к голове. Но сквозь проклятия, Казуя слышит незнакомое имя. И неприятный холодок теперь скользит не только снаружи, но и внутри. Заставляет проснуться издевательский внутренний голос, который снова напоминает ему о мыслях, тщательно отгоняемых весь день.
Ты совсем его не знаешь…
Джин что-то говорит на вопросительный взгляд Каме, но… этого так мало, так ничтожно мало.
И он уже не сопротивляется холоду и ветру, который вызывает дрожь.
- Кто такой Тацуя? – отчетливо спрашивает Казуя, когда Джин открывает глаза. Он все еще старается отогнать предательские мысли, но в его взгляде явно читается недоверчивый вопрос – ты ведь расскажешь мне?
- ааа… зззнннннууу… тттттхххххаааа…. мммммоооо… уууууу…
Но замешательство Джина, а также развитие теории о том, на какой временной промежуток может распространяться способность Каменаши, длятся только секунд десять, не больше. После чего Джин, встрепенувшись, говорит, смеясь:
- Боже, Казу, о чем мы думаем, мы сейчас здесь околеем до смерти. И придется лечиться от простуды. – Аканиши широко открывает глаза, - Представь, я терпеть не могу молоко с медом.
Джин шагает вперед и прислоняется к кирпичной стене рядом с Каме, смотря прямо перед собой:
- Ну? Запомним эти огни? Давай, когда все закончится, вернемся сюда.
Или кто-то один из нас… или, вообще, никто…
Но Джин никогда не скажет этого вслух, в успех надо верить сразу, безоговорочно и безвариантно, а иначе… смысл затевать возню? Но вот подсознание часто просчитывает варианты, не предупреждая.
Джин ерошит волосы Каме и прищуривается, чтобы запомнить ночной город, чтобы сохранить его в памяти до следующего раза:
- Я сглупил, не взяв с собой телефона, а по улицам в поисках такси шататься опасно – нам придется остаться на чердаке до завтра. Пошли обживать место?
По пожарной лестнице они спускаются опять на пыльный чердак. Джин заходит первым и идет к стене, возле которой лежит старая диванная спинка и, опускаясь на нее, протягивает руки к стоящему Каме:
- Иди сюда…
Расскажешь… когда сам захочешь.
Я знаю хотя бы эту милую привычку уходить от темы в сторону. И то, что ты не любишь молоко с медом…
Казуя молчит, всматриваясь в его лицо и ловя каждое его движение, каждый жест.
- Вернемся, конечно, - в тон ему говорит Казуя и улыбается. Какая разница, вернуться они сюда или нет, разве это важно? Можно просто верить в это, не заглядывая далеко в будущее.
Они спускаются на чердак и Джин плюхается на их старое место, протягивая к Каме руки. Казуя садится рядом, но бесцеремонно разваливаясь на совсем не теплом месте, устраивает голову на коленях Джина.
- Ладно… сегодня мы тут, а что мы будем делать завтра? Я, честно говоря, даже не думал о дальнейших планах… Единственное, что меня волновало, это выбраться оттуда… а что потом – ни одной мысли.
Ему нравится смотреть на Джина снизу вверх. Он чувствует себя в безопасности, и пусть тут холодно, это место для него сейчас уютнее родного дома, потому что тут… есть Джин. Скрытный и своевольный, но уже такой родной и любимый.
Словно отдаваясь ему, его рукам …
И Джин довольно и лениво мурлычет, перебирая мягкие пряди, говоря о неприятных вещах до такой степени безразлично, словно описывая то, что и происходило-то не с ними и не грозило им ничем:
- Мы опасны Китагаве тем, что много видели. Ты знаешь, где его загородный особняк. Мы оба знаем, чем он занимался на заводе перед взрывом. Тебя он вообще держал взаперти. Если мы попадем к кому-то, кто действительно хочет ему навредить, а у влиятельных людей влиятельные и враги, то его положение пошатнется. И одно дело прикрывать милого экстравагантного старичка, другое – человека, похищающего людей и ставящего над ними бог знает какие опыты. Может, такого и не произойдет, и мы никогда не пересечемся с его врагами. Но такие люди, как Китагава, обычно не допускают и 5% вероятности. Для него спокойнее, если мы оба будем мертвы. Тем более я стащил у него из особняка кое-что. Черт, да если бы я знал, что это за фрукт – я бы туда не полез.
Джин на секунду прекращает свое увлекательное занятие и смотрит вверх, на чердачное окно, через которое сюда проникает свет, серебря носящуюся в воздухе пыль:
- Нет, вру… Полез… Как только бы узнал, что ты там.
И Джин снова опускает глаза, ища взгляд Каменаши, и улыбаясь:
- Мы можем улететь с тобой в любой момент. В любую часть земного шара. Куда угодно… Но рано или поздно нас найдут. Нам нужно как-то заставить его отказаться от наших поисков. Я не знаю пока, как это сделать. Согласен, идея неожиданная и идиотская – но именно поэтому она и должна сработать. Я думаю, для начала мне имеет смысл навестить завтра нашего старого знакомого – Нишикидо. Если так, как ты говоришь, у него общие дела с Китагавой, у него можно будет разжиться кое-какой информацией. Так, сразу же – пока не забыл.
Джин лезет в карман и достает из него визитку отеля, протягивая ее Каме. Тот берет, и инстинктивно пытается рассмотреть, поднося к глазам, хотя это невозможно – здесь слишком темно для этого:
- С сегодняшнего дня я живу в этом отеле под именем Накамару Юичи. Завтра мы отправимся туда вместе. Стой, я ж собрался к Нишикидо… Ты сам доберешься туда? Я предупрежу их, чтобы тебя сразу проводили в номер. И ты можешь подождать меня там. Или у тебя другие планы?
Ты пришел бы за мной, даже если бы мы были не вместе?.. – вдруг проносится в его голове, но он не задает этот вопрос вслух. Это не важно – уже не важно. "Были" – это уже не с ними.
Да я и сам бы полез куда угодно – за тобой Джин.
- Заставить его отказаться от наших поисков?.. – переспрашивает Казуя, задумчиво, - Это будет сложно, это должно быть действительно из ряда вон выходящее событие. Насколько я смог узнать этого человека – он не отказывается от своих планов просто так, для него все имеет свою цену – люди, вещи, время – и цену эту устанавливает только он сам. И он не упустит своей выгоды даже в мелочах.
Он старается говорить равнодушно, чтобы голос звучал ровно и без интонаций, будто он говорит вовсе не о том человеке, которого ненавидит всей душой, будто он говорит о какой-то мелочи, о тучке, которая помешает их прогулке.
Казуя вздыхает. Нельзя впускать сюда эти ненавистные мысли, разъедающие ядом душу. Нужно держать их взаперти, как тогда, когда он сам был взаперти и прятал эмоции настолько глубоко, насколько мог.
Но фамилия Нишикидо тоже мало располагает к душевному равновесию.
Что ты хочешь узнать у него, Джин?..
Нет, Казуя не боится, но то, что он чувствовал тогда – сейчас он хочет вычеркнуть из жизни и забыть, даже если это и не его вина. Казуя с удивлением замечает, что ему не нравится, когда Джин говорит о Нишикидо. Ему даже было легче самому произносить это имя, но не слышать его от Джина.
Но пока Джин лезет в карман, Казуя отгоняет непрошенные эмоции подальше от себя. А потом пытается прочесть то, что написано на визитке, но в темноте ничего не разобрать.
- Накамару Юичи – что за дурацкое имя, - смеется Казуя, уже не пытаясь прочитать визитку и убирая ее в карман куртки.
- Мммм, я так понимаю, с Нишикидо у вас свои дела, не для моих ушей, конечно, - он снова улыбается, не пряча в голосе укора, но в душе он рад, что не будет присутствовать при этом. Вот уж кого он точно не хотел бы видеть снова, так это Нишикидо, это было бы слишком неловко для него. – Мне нужно сообщить отцу, что все в порядке, я заставил его волноваться. И кое-какими вещами было бы не плохо разжиться. И…
Казуя вдруг шкодливо улыбается, что делает его похожим на совсем юного мальчишку, и достает из кармана пачку печенья, протягивая ее Джину.
- …и от души поесть. Возвращаю тебе свой прошлый долг.
Да пусть хоть все люди Китагавы стоят за дверью.
- Казу, это… это здорово…
Джин берет так приятно-неожиданно предложенную ему пачку и, разрывая обертку, достает оттуда первое печенье… и протягивает Каме.
Одиночество – это когда ты даже не хочешь есть свое печенье и оно черствеет где-то в районе кухни.
Быть одиноким, жить без лишних обязательств и отвечать только за себя – это, безусловно, очень удобно. Ты радуешься… безусловно радуешься жизни, у тебя все размерено, у тебя все о`кей… Хочешь - пьешь виски, хочешь – заедаешь черным хлебом…
Привет, позвони, пока… не заморачивайся… ничего личного…
Но что-то с завидным упрямством заставляет тебя раз в месяц выть на луну.
Ты понимаешь, что одиночеству пришел конец, когда ловишь себя на том, что делишься половиной своего печенья с другим человеком с необъяснимым удовольствием.
Это, конечно, можно измерять и не в печеньках. Можно в ночах, можно в поцелуях, можно в глупостях, на которые готов пойти…
Но для Джина оно теперь всегда будет иметь сладкий привкус крошащегося в руках песочного теста.
На чердаке очень прохладно, и становится все холоднее и холоднее. Холод забирается в ноги, проникает через куртку, заставляя плотнее заворачиваться в нее. Они стряхивают с себя последние крошки и Каме чуть приподнимается, чтобы устроиться в объятьях Джина поудобнее, положив голову ему на грудь. Джин зарывает нос, начинающий мерзнуть, в волосы Каменаши и прижимает Каме покрепче к себе, согревая дыханием.
Казуя не хочет открывать глаза, хотя сон уже начинает покидать его, возвращая из приятной теплой темноты в прохладную реальность. Впрочем, реальность не так уж и прохладна, потому что он все еще чувствует тепло чужого тела и крепкие объятия. Может быть поэтому он и не хочет просыпаться окончательно?..
В эту ночь ему ничего не снилось, и кажется, так хорошо он не спал уже очень давно. С Джином так спокойно и уютно, что даже сны не рискуют тревожить его своими призрачными видениями. Как будто его сон теперь строго охраняется от взломов и непрошеных гостей.
И все еще не открывая глаз, Казуя невесомо и легко улыбается своим мыслям.
Подумайте сами… Мало того, что затекла спина, закоченевшая от холодной стены, мало того, что спать в такой позе жутко неудобно, и как только сон овладевал им, его голова тут же расслабленно соскальзывала вниз с мягких, пахнущих чем-то невероятно кружащим голову, волос, и он опять просыпался.
Так еще и держать в своих руках Каме без мало-мальской возможности… эээ… прикоснуться к нему. Ну, естественно, в том смысле, о котором Джин думает сейчас…
И думал вчера.
Тело Казу, прижимающееся к нему в самых немыслимых местах, его руки ... черт… только не там… Сонные тени на запрокинутом, будто подставляющемся под поцелуй, лице…
Да у Джина сводит не только ноги.
Из-за этого он и не мог заснуть полночи, а сейчас он растрепанный, злой и невыспавшийся одновременно. Подавляя сердито-разочарованный вздох, он замечает, как дрожат ресницы проснувшегося Каме.
Это все когда-нибудь закончится, Казу... И тогда… я хочу увидеть, что тебе это все тоже не безразлично…
Прикрывая рот ладонью и издевательски хихикая над самим собой, Джин откидывается назад:
- Доброе утро, Каменаши-кун! Немедленно прекрати притворяться, что ты спишь.
Он с сожалением отпускает Каме и, поднимая руки вверх, потягивается, зевая:
- Что будем делать? Пойдем, поедим куда-то вместе и по делам? Или ты хочешь навестить отца прямо с утра? Мне бы тоже лучше поймать Нишикидо в его офисе с утра.
- Вы жестоки, Аканиши-кун. А вдруг мне снилось что-то хорошее? – пока Джин потягивается, Казуя обнимает его сам и бесцеремонно валит на спину, оказываясь сверху лицом к лицу.
- Доброе утро… - произносит он в самые губы Джина, перед тем, как поцеловать их. – Я очень по тебе скучал…
Ему нравится взгляд Джина, не ожидавшего такого поворота событий, нравится хоть немного его удивлять и хочется подольше побыть вместе.
Невыспавшийся, лохматый и немного недовольный – Казуе нравится такой Джин, такой настоящий, живой и совершенно обычный. Никаких видений, снов, портретов и прочей мути, а обычная жизнь, которой их постоянно кто-то лишает.
У него вдруг начинает урчать в животе и он со вздохом поднимается.
- Сначала поедим, я умираю с голоду.
Через маленькое чердачное окошко едва проникает утренний свет, но уже можно определить, что день обещает быть солнечным. И думать о чем-то плохом в такой день нет никакого желания. Лучше не думать вообще, а ловить такие драгоценные минутки, когда им никто не мешает быть вместе.
Заспанный хрипловатый голос, лукаво тянущий слова, опять испытывает его терпение на прочность…
Доброе утро?
Чистосердечное удивление читается в широко открытых глазах Джина, и единственное что он успевает проблеять в ответ на это:
- Э…
Доброе утро?
Обалдеть, какое доброе, говорит сам себе Джин, потому что высказать это вслух все равно не получится.
Черт!
Сны сбываются.
Нет… определенно сбываются.
Чьи-то горячие губы недвусмысленно заставляют в это поверить.
Сожалея, что на Каме слишком много одежды, Аканиши поднимает руки, прижимая его к себе как можно крепче. Жадно и собственнически касаясь его тела, которое, в принципе, он и так помнит на ощупь…
И не может забыть.
Но Каме покидает его и Джин, обиженно надувая губы, усаживается на диванной спинке опять, сверля его невыспавшимся взглядом исподлобья. Но, заслышав волшебное слово «еда», Аканиши не может сдержать улыбку. Он встает и еще раз потягивается, на этот раз - выставив вперед руку.
На всякий случай… ну мало ли… вдруг кое-кому придет идея, что его спина еще не «здоровалась» с чердачной стенкой.
- Ну что? - говорит он, смотря как солнечные лучи призывно золотят фигуру Каме, стоящего под чердачным окном, - бери свою сумку. Не буду же я ее за тобой таскать, нэ? И пошли есть.
И Джин задумчиво чешет за ухом, прищурив один глаз и уставившись в потолок:
- Ммммм… Только надо придумать, кому я ополовиню в этот раз запасы. Это же твой район? Знаешь местечко посимпатичней?
Самое лучшее утро – если ты смотришь мне в глаза…
Интересно, когда это ты за мной таскал сумку, – думает он, но вслух ничего не говорит, запихивая альбом, который так и провалялся всю ночь на полу.
Оглядывая пространство на предмет забытых вещей, он вдруг переводит серьезный взгляд на Джина.
- Мой район, это верно, мастерская не так уж и далеко отсюда. Нас могут искать здесь. – Он морщит лоб, соображая, куда можно пойти поесть и не быть особо замеченными, но вообще-то, он и в своем-то районе не особо задумывался над проблемой мест для перекуса, да еще к тому же «посимпатичнее». Перекусить можно и в раменной, но вряд ли это место можно назвать симпатичным. Хотя с другой стороны – что есть в понимании Джина – симпатичное место?..
Они не так часто где-то ели вместе, и если подумать, вообще почти нигде не бывали. Воображение услужливо подкидывает ему вереницу мест, куда можно было бы сходить вдвоем. Жаль, что сейчас у них столько проблем.
- И чтобы ты хотел съесть? – спрашивает Каме по дороге из этого пыльного ночного пристанища.
Фантазия Джина по части еды безгранична, и он, спускаясь по лестнице, загибает пальцы, мечтательно смотря в потолок, рискуя свалится со ступенек, и перечисляет блюдо за блюдом, не забывая подчеркивать подробности:
-…с подливкой… и поподжаристей… этого можно и две порции… ААааа… я чуть не забыл… салат из капусты….
Мельком замечая выражение глаз Каме, которое можно истолковать, как «еслитыбудешьпродолжатьвтакомжедухетынепройдешьвдверьсовершенноточно», он смеется, довольный шуткой и обнимает Каме за плечи.
Нишикидо… Если у Нишикидо какие-то дела с Китагавой… Богатенькие быстро успевают спеться, находя общую тональность… И на чьей стороне ему выгоднее быть в случае осложнений?
Что значит «Нишикидо доволен твоими услугами», Казу? Почему мне так хочется закрыть глаза и зажать уши руками, когда ты произносишь его имя…
Но идти в обнимку по лестнице неудобно – сумка мешает им - и Джин, убрав руку, подстраиваясь под лихорадочно скачущие мысли, быстро сбегает с последнего лестничного пролета, вылетая на улицу.
Раннее солнце бьет в глаза. Удивительный день посреди холодного ноября.
Как подарок… как последний подарок… голубая коробка, перевязанная золотистой лентой, отставленная в самый угол, чтобы открыть ее последней и улыбнуться, оставив это тепло с собой на всю зиму…
И этот бессовестный, эмоционально-неуравновешенный хам Аканиши Джин улыбается, мечтательно прищуривая глаза и поднимая лицо к таким приятно греющим кожу солнечным лучам.
Он оборачивается как раз, когда из подъезда появляется Каме. Шаря по карманам куртки, Джин продолжает размышлять вслух:
- Куда пойдем… ммм… может, кинем монетку? У меня есть одна такая… безвариантная. Вчера нашел…
Монета категорически отказывается находиться, объявляя бойкот предрассудкам и суевериям, но Аканиши не оставляет надежды:
- Она счастливая: два герба... как не брось - выходит, я прав всегда. Ннну… это правда не значит, что я буду есть везде… Да где она?
И он поднимает расстроенный взгляд на Каме:
- Я ее, кажется, потерял… Но знаешь, что… я думаю, надо идти в сторону противоположную твоей мастерской… зайдем туда, где побольше народу. Пошли… пошли…
И он хватает Каме за руку, таща из переулка и оглядываясь по сторонам.
В этот раз, Каме кажется, что Джин слишком много говорит, ведь он никогда не отличался особой разговорчивостью. Но может это даже хорошо.
Безвариантная монетка….
- Зачем тогда монета, если вариантов все равно нет? – ловит Казуя расстроенный взгляд Джина и улыбается. – Можно кинуть обычную, и если выпадет то, что надо – значит она тоже счастливая.
Джин хватает его за руку и тащит подальше от этой подворотни, к шумной и людной улице.
Что сидит в твоей голове, Джин, не прислушиваясь к другим вариантам, кроме того, который ты сам себе придумал?.. Ты как будто специально ничего не хочешь знать, ничего, что тебе заведомо не понравится, верно?.. Любимый способ скрыться от всех проблем…. Если ты о них не знаешь, значит их нет – так ведь?
Казуя честно старается не думать ни о чем, но как назло его мысли цепляются за сказанные слова, расшифровывая их по-своему. Рождая желание встряхнуть Аканиши посильнее и крикнуть на него. Конечно, он так не сделает… Он, как и Джин, привык молчать.
На улице уже не так уж и безлюдно, начинается рабочий день и прохожих достаточно, чтобы можно было смешаться с ними – тут и офисные работники спешат на службу, и студенты со школьниками кучками собираются на учебу и просто домохозяйки начинают ежедневный эскорт по магазинам. Их окружают звуки машин и людей, открывающиеся лавчонки и кафешки доносят аппетитные запахи, вызывая желание войти в первую же забегаловку с яркой вывеской.
Но вот Казуя вдруг тормозит, вызывая недоуменный взгляд обернувшегося Джина и, показывая на милое небольшое кафе с вкусновыглядещей витриной из разных блюд, уверено говорит:
- Пойдем туда!
Теперь уже Казуя тянет Джина через дорогу и смело перешагивает порог приглянувшегося заведения. Народ внутри уже есть и можно не волноваться быть слишком заметными, а красные диванчики с перегородками для каждого места еще и позволяют хоть немного скрыться от посторонних глаз. Выбрав место подальше от окна, Казуя взглядом зовет Джина за собой, плюхаясь на мягкий диванчик.
Миловидная улыбающаяся официанта сразу подходит к ним с меню.
- Ну вот, сейчас кафе обеднеет как минимум на половину своих дневных запасов, - со смехом констатирует Казуя, наблюдая за Джином.
- Будешь кидать монетку, не забудь, что у нее все-таки две стороны, а не одна, – говорит вдруг Казуя и кладет на стол перед Джином простенькую монету, перед тем как углубиться в чтение меню.
Две стороны, да… Орел и решка… Два равноценных варианта и ни одного верного.
Я все равно буду делать все так, как считаю нужным.
Чтобы урвать победу, или чтобы стать виноватым в поражении, не жалуясь на судьбу.
Ее нет…
Он уплетает еду быстрее, чем Каме, может быть оттого, что сидит как на иголках, ожидая встречи с Нишикидо. Джин нетерпеливо барабанит пальцами по столу, складывая в уме фразы, поступки и возможные развития событий. Выигрывает тот, кто будет готов ко всему. И у него нехорошие предчувствия.
Он упрямо вскидывает подбородок. Его мысли уже не здесь, но он все равно улыбается, глядя на Каме.
И, как уже говорилось вчера… свои пять-десять минут покоя надо использовать на всю. Аканиши откидывается на спинку диванчика, забросив руки за голову и смотрит как ест Каме.
О чем ты думаешь, Джин? И… говоришь ли ты мне хоть половину из того, о чем думаешь на самом деле?..
Казуе не нравятся ответы, которые подкидывает ему внутренний голос - услужливо и ехидно, как назло, рождая уверенность, в правильности этих ответов. Как будто Джин всегда молчит. Всегда, когда с ним Каме – он молчит, даже если говорит какие-нибудь глупости. Да, он подбадривает, смеется, и вроде бы ни о чем не думает… Но так ли это?
Почему-то при взгляде на то, как Джин берет маленькую неприметную монетку и рассматривает ее, Каме чувствует неприятный холодок, в горле появляется ком, внутри как будто что-то режет и вот уже безоблачное утро лишено всякого очарования и вокруг уже не слышно утренней суеты, звона посуды и аппетитные запахи превращаются в тошнотворные.
Ты со мной Джин? Или со мной только твоя тень? Только то, что ты сам хочешь показать, а остальное прячешь, будто мне не обязательно это знать?.. Но я хочу знать тебя, а не твою тень, тебя настоящего, черт возьми…
Казуя долго пристально смотрит на Джина, прежде чем отложить вилку и задать единственный вопрос, который мучает его сейчас больше всего:
- О чем ты думаешь, Джин?..
Эмоций, так похожих на его собственную ярость.
Как будто они разговаривают на одном языке.
Я чувствую, что поступаю нечестно, скрывая от тебя некоторые вещи о себе, скрывая мысли… потому что довериться – это значит, стать беззащитным.
А стену, возводимую годами, не разрушишь за такое короткое время…
То, что так можешь ты - быть искренним - то, что не могу позволить себе я, то, что безумно привлекает меня, привязывает к тебе.
Как будто воздушного змея выдергивают из облаков, сматывая бечевку… Он будет совсем не так интересен, если его сложить в угол и не запускать в небо, да? Сложенный в угол он покрывается пылью и забывается…
Довериться? Это непозволительная роскошь для меня… Да… провались все пропадом, я знаю, что поступаю нечестно!
Но я опасаюсь тебя потерять… Ты – мое самое большое сокровище…
Во взгляде Каме нет сонливости, но Джину все равно хочется убрать прядь, упавшую на его глаза:
О чем ты думаешь, Джин?..
Тихо и немного хрипло, словно у него пересохло в горле, забывая все, что он только что решил себе, потянувшись через стол, чтобы притронуться рукой к его щеке, с сожалением глядя на его губы, которые не достижимы, потому что тут слишком много глаз, Джин отвечает:
- О тебе, Казу… Я всегда думаю о тебе.
Если бы они были одни… Казуя хотел бы продлить этот момент.
Дурацкий внутренний голос посылается погулять, пока он добровольно отпускает беспокойство и неприятные мысли. И он немного разочарованно вздыхает, когда Джин убирает руку.
Когда-нибудь… когда-нибудь обязательно это случится… и я буду знать твои мысли только взглянув в глаза и даже слова мне будут для этого не нужны. Потому что у нас еще целая вечность впереди. И выпускать веревочку я не собираюсь, мой воздушный змей, даже не надейся.
Я буду терпелив. Пусть мне пока плохо от возведенных тобой стен, теперь я так быстро не сдамся. И не уйду.
Он старается спрятать поглубже внезапную обиду и всплеск этих глупых эмоций. И улыбается Джину – так же беззаботно, как когда они только вошли в кафе. Он хотел бы отшутиться, сказать что-то глупое – как хорошо, что не о еде или что-то в этом духе. Но продолжает молчать.
- И я… думаю о тебе, Джин, – наконец, едва слышно говорит Казуя. – И хочу получше узнать…
Он все-таки не сдерживает последней фразы, но улыбнувшись, уже шутливо добавляет:
- Ну, для этого у нас ведь будет еще полно времени. Так что, не задерживайся там.
Он встает из-за стола, доставая из кармана деньги, и бросает на стол нужную сумму.
- Как только сообщу отцу, что все в порядке и спецназ уже не нужен, сразу в отель, к мистеру Накамару Юичи.
Когда Каме кидает на стол деньги, оплачивая счет в кафе, у него просто глаза лезут на лоб. Так его еще ни раз не оскорбляли.
Он выразительно стучит по столу, многозначительно смотря снизу вверх на Каме.
Я сейчас просто криво усмехнусь и, собрав бумажки со стола, засуну обратно в твой карман. И расплачусь сам… А ты можешь обижаться сколько угодно на…
Но, улыбнувшись, он опускает лицо и усмехается сам себе… своим мыслям.
Я не сделаю так, потому что обижу тебя… опять.
Я готов проглотить гордость ради тебя… Я болею?
Аканиши встает с дивана, и они направляются к выходу вместе. Прощально звякает колокольчик.
Солнце никуда не пропало с неба, оно по-прежнему греет, Джину совершенно не хочется никуда идти, ни с кем разговаривать.
Хочется просто сесть на лавочку в ближайшем парке и закрыть глаза.
Но то, куда они встряли… Война, которая закончится неизвестно чем, не дает времени ни на лавочку, ни на сон, ни на ошибку...
Ни на любовь…
- Если что-то пойдет не так, сразу же звони, хорошо? – говорит Джин, строя беззаботную мину на лице, - и смотри по сторонам. Будь осторожнее…
- Ты тоже будь осторожнее. И не доверяй никому… - "кроме меня", мысленно добавляет он, но кажется, у него итак все можно прочесть в глазах. – До встречи.
Казуя медлит еще пару секунд, борясь с желанием подойти к Джину поближе и может быть даже… прикоснуться к губам. Но случайный прохожий, слегка задевая его, выводит из подобной задумчивости и он, разочарованно улыбнувшись напоследок Джину, уходит.
Мы скоро снова увидимся. Еще будет много возможностей.